«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл - Эдит Несбит
Когда на пути нам встретился собор Святого Павла, Ноэля так и потянуло внутрь, и мы увидели, где похоронен Гордон[11], то есть посмотрели на его надгробие. Как-то оно простовато, если вспомнить, что это был за человек.
Потом мы вышли на улицу и долго ещё шагали, пока не спросили у полицейского, далеко ли ещё до Флит-стрит. Он ответил, что лучше бы нам вернуться через Смитфилд назад. Мы так и сделали. Смитфилд-то теперь вполне мирное место, даже, пожалуй, какое-то скучноватое. Там ведь уже уйму лет никого не казнят и не сжигают на кострах.
Ноэль от долгой ходьбы устал. Он вообще у нас хилый. Полагаю, из-за того, что поэт. Пришлось время от времени восстанавливать его силы булочками, которые мы покупали в лавках, потратив на это часть денег от леди из поезда.
Из-за таких остановок мы добрались до Флит-стрит только к концу рабочего дня, когда на улицах уже зажгли газ и электричество и нам очень весело подмигивала разноцветными яркими лампочками реклама «Боврила»[12].
Мы вошли в офис «Дейли рекордер» и попросили встречи с редактором. Офис у них оказался большой. Очень яркий. Отделанный красным деревом и начищенной медью. И освещался он весь электрическими лампочками.
Нам сказали, что редактор принимает в другом здании, куда мы и направились по очень грязной улице. Внутри этого здания, очень скучного, в стеклянной выгородке сидел мужчина, словно бы выставленный на обозрение, как экспонат в музее. Он нам велел написать свои имена и сообщить о цели визита. И Освальд старательно вывел:
Освальд Бэстейбл,
Ноэль Бэстейбл.
По очень важному делу.
Потом мы сидели на ступеньке каменной лестницы и ждали. Там сильно сквозило, а человек из стеклянной будки таращился на нас так, будто бы это не он, а мы музейные экспонаты. Ждать пришлось долго. Наконец сверху спустился мальчик.
– Редактор принять вас не может. Изложите, пожалуйста, письменно, что вам надо, – сказал он нам и усмехнулся.
Мне захотелось врезать ему по башке, но Ноэль смиренно изрёк:
– Хорошо. Изложу, если дадите мне ручку, бумагу и конверт.
Мальчик ответил, что лучше послать бумагу по почте. Однако у Ноэля есть одно скверное качество: он малость упрям. И он твёрдо так произнёс:
– Нет уж, я изложу всё сейчас.
Тут и я его поддержал:
– Между прочим, почтовые марки последнее время сильно подорожали.
Мальчик широко улыбнулся. А человек из стеклянной будки снабдил нас листком бумаги и ручкой. Ноэль принялся излагать. Освальд пишет лучше, но Ноэль захотел сам. Трудился он очень долго, очень чернильно и кляксово.
Дорогой мистер редактор!
Я хочу, чтобы Вы напечатали мои стихи и заплатили за них. Между прочим, я дружен с миссис Лесли, которая тоже поэт.
Ваш преданный друг
Ноэль Бэстейбл
Он облизал хорошенько клеевую полоску на конверте, чтобы мальчик, пока поднимается, не смог прочитать послание, а снаружи ещё написал: «Очень личное».
Зря старается, подумалось мне, однако через минуту ухмыляющийся мальчишка снова возник перед нами и уважительно произнёс:
– Редактор пригласил вас подняться.
И мы двинулись наверх. Миновали множество ступеней, коридоров, странного гула, непонятного буханья и необычного запаха. Мальчик, который стал теперь жутко вежливым, объяснил нам, что запах распространяет типографская краска, а бухают и гудят печатные машины.
После хитросплетения шумных коридоров мы оказались у двери, возле которой мальчик остановился, чтобы открыть её и пропустить нас внутрь.
Это была большая комната. На полу лежал сине-красный ковёр. В камине ревел огонь, словно в зимнюю стужу, хотя стоял лишь октябрь. Огромный письменный стол с множеством ящиков был завален бумагами, совсем как в кабинете отца.
За столом мы увидели джентльмена, светлоглазого и светловолосого. Слишком молодого для должности редактора, куда моложе нашего отца. Похоже, он сильно устал и выглядел таким сонным, будто поднялся в жуткую рань, однако лицо у него было доброе и нам понравилось.
Освальд решил, что они попали к умному человеку. А Освальд обычно умеет распознавать характер людей по их лицам.
– Итак, – начал редактор, – вы друзья миссис Лесли?
– Полагаю, что вправе считаться ими. Она ведь дала нам по шиллингу и пожелала доброй охоты, – ответил Ноэль.
– «Доброй охоты»? – внимательно оглядел нас редактор. – Ну а поэт из вас кто?
Теряюсь в догадках, какие вообще у него могли быть сомнения на сей счёт? Освальд ведь выглядит достаточно взрослым и мужественным для своих лет. Но не показывать же, что обиделся. И я просто ответил:
– Вот он. Видите моего брата Ноэля? Он поэт.
Ноэль побледнел. Иногда он до ужаса похож на испуганную девчонку. Редактор велел нам сесть, взял у Ноэля его стихи и углубился в чтение.
Ноэль делался всё бледней и бледней. Я уже испугался. Не хватало ещё, чтобы он сейчас грохнулся в обморок. Однажды именно так и случилось, когда я держал его руку под холодной водой, после того как случайно засадил в неё стамеской.
Ознакомившись с первым стихотворением (про жука), редактор вскочил из кресла и встал к нам спиной. Не очень-то вежливо, на мой взгляд, однако, по мнению Ноэля, он повёл себя точь-в-точь как герои книг, когда хотят скрыть охвативший их шквал эмоций.
В результате он прочитал все стихи, а потом сказал:
– Мне очень нравятся ваши опусы, юноша, и я предлагаю вам за них… Дайте-ка подумать, сколько мне заплатить…
– Сколько можете, и побольше, – прорезался голос у бледного Ноэля. – Дело в том, что мне нужно ужасно много. Мы ведь должны восстановить утраченное состояние дома Бэстейблов.
Редактор нацепил очки, пристально нас оглядел и снова устроился за столом.
– Превосходный замысел, – похвалил он. – Расскажи мне, как он у тебя зародился. Кстати, вы чай уже пили? А то я как раз послал за ним.
И он позвонил в колокольчик. Тут же явился давешний мальчишка с подносом, на котором стояли чайник, толстостенная чашка, блюдце и всё такое прочее, что полагается к чаю.
Редактор велел принести ещё один поднос нам. И мы стали пить чай с редактором «Дейли рекордера». Полагаю, Ноэль очень гордился собой, но это мне пришло в голову только потом. Редактор нас много о чём расспрашивал, и мы ему многое рассказали, но, конечно, я предпочёл умолчать о некоторых обстоятельствах, наведших нас на мысль, что состояние семьи требуется восстановить. Как-никак мы были
